пятница, 23 сентября 2016
В том возрасте, когда человека начинают уже называть подростком, я познакомился с музыкой этого Александра. Первый мой опыт прослушивания я вспоминаю с теплом в сердце. Мы с моей матушкой и братом ехали в душной маршрутке, возвращаясь из города в деревню. Толстый потный кавказец, который вел маленький автобус, переключал своей волосатой рукой станции на радиоприемнике и выхватил из эфира фразу:
— Ключ поверни и полетели, — только и успел пропеть Александр, а потом ему на смену пришли другие голоса, на другой радиостанции, куда менее свежие и многообещающие. Тогда я еще не знал о том, какой ключ надо повернуть, но впечатление на меня эта строчка произвела довольно изрядное. Я начал смутно подозревать, что во взрослом мире есть какие-то ключи, которые можно отыскать, и так же можно найти замки, в которые можно вложить ключи, а потом даже еще и полететь. Я бы не сильно слукавил, если бы сказал что в этот самый момент, сидя в потной прокопченной человеческим нетерпеливым и ленивым ожиданием маршрутке, я и начал учиться настоящим вещам. И маршрутка эта стала моим первым настоящим университетом, куда более реальным, чем многие другие университеты признанные общественным сознательным. .
В колонках громыхало уже что-то совсем потустороннее, вроде Льва Лещенко, но я уже не слушал слова, а смотрел в краешек окна, который находился в поле моего плохого зрения, и представлял себе, что маршрутка это не маршрутка, а самолет и сейчас кавказец повернет ручку радиоприемника еще разок и мы наконец оторвемся от земли и полетим, куда-то высоко, над лесами и засохшими полями, опаленными летним зноем.
Я очнулся от того, что кто-то дергал меня и звал по имени.
- Ты чего уснул?
Я огляделся и понял, что маршрутка стоит, все люди уже вышли, а мама дергает меня за руку.
Мы никуда не летели, или летели, но давно приземлились. Я вылез из автобуса на воздух и мне показалось, что я все еще чувствую свободу полета. Ощущение конечно было ложным. При всем моем желании, я бы не смог ни на миллиметр оторваться от земли . Я посмотрел в небо и увидел там бледный след пролетевшего когда-то самолета. Мне было приятно воображать, что этот след оставил я.
До дома дорога была долгой, но идти мне в этот день нравилось больше, чем обычно. Брат шел рядом и напевал ту самую песню про ключ. Он откуда-то знал слова, не только про ключ, но и про рассвет, и про выхода нет, и про все остальное. Я попросил его прочитать мне все слова, что ему были известны и он нехотя пробубнил их, всем видом давая прочувствовать, что у него есть куча дел поважнее, чем чтение стихов для меня.
- Как называется эта группа? - спросил я, когда он закончил.
- Сплин, называется.
- Ты ее знаешь?
- Конечно я ее знаю.
Откуда-то он всегда все знал лучше меня. Я сказал, что группа отличная, и что нужно бы раздобыть запись. Он кивнул и дальше мы шли молча.
— Ключ поверни и полетели, — только и успел пропеть Александр, а потом ему на смену пришли другие голоса, на другой радиостанции, куда менее свежие и многообещающие. Тогда я еще не знал о том, какой ключ надо повернуть, но впечатление на меня эта строчка произвела довольно изрядное. Я начал смутно подозревать, что во взрослом мире есть какие-то ключи, которые можно отыскать, и так же можно найти замки, в которые можно вложить ключи, а потом даже еще и полететь. Я бы не сильно слукавил, если бы сказал что в этот самый момент, сидя в потной прокопченной человеческим нетерпеливым и ленивым ожиданием маршрутке, я и начал учиться настоящим вещам. И маршрутка эта стала моим первым настоящим университетом, куда более реальным, чем многие другие университеты признанные общественным сознательным. .
В колонках громыхало уже что-то совсем потустороннее, вроде Льва Лещенко, но я уже не слушал слова, а смотрел в краешек окна, который находился в поле моего плохого зрения, и представлял себе, что маршрутка это не маршрутка, а самолет и сейчас кавказец повернет ручку радиоприемника еще разок и мы наконец оторвемся от земли и полетим, куда-то высоко, над лесами и засохшими полями, опаленными летним зноем.
Я очнулся от того, что кто-то дергал меня и звал по имени.
- Ты чего уснул?
Я огляделся и понял, что маршрутка стоит, все люди уже вышли, а мама дергает меня за руку.
Мы никуда не летели, или летели, но давно приземлились. Я вылез из автобуса на воздух и мне показалось, что я все еще чувствую свободу полета. Ощущение конечно было ложным. При всем моем желании, я бы не смог ни на миллиметр оторваться от земли . Я посмотрел в небо и увидел там бледный след пролетевшего когда-то самолета. Мне было приятно воображать, что этот след оставил я.
До дома дорога была долгой, но идти мне в этот день нравилось больше, чем обычно. Брат шел рядом и напевал ту самую песню про ключ. Он откуда-то знал слова, не только про ключ, но и про рассвет, и про выхода нет, и про все остальное. Я попросил его прочитать мне все слова, что ему были известны и он нехотя пробубнил их, всем видом давая прочувствовать, что у него есть куча дел поважнее, чем чтение стихов для меня.
- Как называется эта группа? - спросил я, когда он закончил.
- Сплин, называется.
- Ты ее знаешь?
- Конечно я ее знаю.
Откуда-то он всегда все знал лучше меня. Я сказал, что группа отличная, и что нужно бы раздобыть запись. Он кивнул и дальше мы шли молча.
gracious.
Здравствуйте. Подписаться в ответ мне вообще не вопрос.
Я не буду спрашивать о том, что вас сюда привело.
Насладимся тишиной. Или вы можете сказать что-то, если вам угодно. Этим мы тоже насладимся.
Если вдруг скучно станет сидеть в тишине, вот Кейси рассказывает, как чуть не утоп в Нью Йорке
Здравствуйте. Подписаться в ответ мне вообще не вопрос.
Я не буду спрашивать о том, что вас сюда привело.
Насладимся тишиной. Или вы можете сказать что-то, если вам угодно. Этим мы тоже насладимся.
Если вдруг скучно станет сидеть в тишине, вот Кейси рассказывает, как чуть не утоп в Нью Йорке
В какой-то момент, прожив достаточное количество лет на земле, я обнаружил в себе одно странное и очень необычное свойство. Странным и необычным, по правде говоря, оно стало казаться мне только спустя какое-то время. Поскольку я всегда им обладал, с самого что ни на есть детства, мне не было нужды оценивать его, я просто жил с ним и не думал о себе ничего особенного. Но неизбежно случается в жизни каждого человека такой момент, когда он уже не живет сам по себе, а начинает сравнивать свою жизнь с другими. Вот и я начал, к своему стыду и горю. Но даже с некоторой гордостью мне бы хотелось указать на то, что как я начал это делать, так и перестал, хоть и не без труда. Кто бы что ни говорил, и каким бы мудрым при этом не выглядел, кончить иногда куда труднее, чем начать. Это подтвердят вам мужчины страдающие легкой сексуальной дисфункцией и мультипликаторы.
Чувство одиночества - это то, что не было мне знакомо и не знакомо до сих пор. МНе не страшно быть одному, мне не горько и не одиноко. Я вижу в себе столько интересного и неизвестного, что всякий другой человек воспринимается мной как что-то очень интересное и приятное для изучения, но гораздо интереснее и приятнее для изучения для меня всегда был мой собственный внутренний мир. Глубины этого мира я исследовал с тех самых пор, как начал себя осознавать, и не прекращаю делать это по сей день, открывая каждый день что-то новое.
Впрочем, не хотелось бы, чтобы казалось, будто я горжусь собой до такой степени, что не хочу наблюдать других, подобно мифическому Нарциссу. Зная, что я человек совершенно заурядный и ничем особенным не выдающийся, я так же подозреваю, что я еще и человек гениальный и стоящий в своем развитии выше всех людей. Двойственность этого отношения вызвана не гордыней заурядности, которая так часто свойственна малоразвитым людям, а скорее осознанием того, что всякое определение и всякая мысль о себе, или о любом другом предмете во времени и пространстве, является в большей или в меньшей степени ложью, а потому, чтобы я ни думал о себе, и чего бы ни сказал, я всегда буду где-то посередине между правдой и неправдой.
Правда и неправда для меня - это как общество для всех людей. Обычно людям помогают другие люди, справиться с трудностями, которые порождает чувство непричастности, оторванности, неизбежного и родового разъединения с другими людьми. У меня есть два постоянных контакта, правда и неправда. Один из них всегда мне друг, другой - всегда враг. Кто из них есть кто, сказать непросто. Но для этого и есть жизнь, чтобы узнать. Или хотя бы попытаться.
Будьте здоровы.
Чувство одиночества - это то, что не было мне знакомо и не знакомо до сих пор. МНе не страшно быть одному, мне не горько и не одиноко. Я вижу в себе столько интересного и неизвестного, что всякий другой человек воспринимается мной как что-то очень интересное и приятное для изучения, но гораздо интереснее и приятнее для изучения для меня всегда был мой собственный внутренний мир. Глубины этого мира я исследовал с тех самых пор, как начал себя осознавать, и не прекращаю делать это по сей день, открывая каждый день что-то новое.
Впрочем, не хотелось бы, чтобы казалось, будто я горжусь собой до такой степени, что не хочу наблюдать других, подобно мифическому Нарциссу. Зная, что я человек совершенно заурядный и ничем особенным не выдающийся, я так же подозреваю, что я еще и человек гениальный и стоящий в своем развитии выше всех людей. Двойственность этого отношения вызвана не гордыней заурядности, которая так часто свойственна малоразвитым людям, а скорее осознанием того, что всякое определение и всякая мысль о себе, или о любом другом предмете во времени и пространстве, является в большей или в меньшей степени ложью, а потому, чтобы я ни думал о себе, и чего бы ни сказал, я всегда буду где-то посередине между правдой и неправдой.
Правда и неправда для меня - это как общество для всех людей. Обычно людям помогают другие люди, справиться с трудностями, которые порождает чувство непричастности, оторванности, неизбежного и родового разъединения с другими людьми. У меня есть два постоянных контакта, правда и неправда. Один из них всегда мне друг, другой - всегда враг. Кто из них есть кто, сказать непросто. Но для этого и есть жизнь, чтобы узнать. Или хотя бы попытаться.
Будьте здоровы.
четверг, 22 сентября 2016
Иногда, моей музыкальной душе, которая наполнена невыразимой любовью к самой себе, требуется какой-то выход. Я нахожу этот выход в последовательном заполнении строчек буквами, в которых иногда проглядывает смысл. Мне нравится смысл, я хочу, чтобы смысл ускользал от меня и возвращался ко мне в моих же собственных, написанных этими руками, сочинениях. Я человек весьма творческий. Не могу назвать себя здоровым, или больным, я, скорее, нечто очень усредненное, во мне хватает и того и этого. Я, как и всякий человек, родившийся в наш странный век, где все меняется так быстро, так драматично, хочу найти путь к своей собственной душе. Увидеть ее и почувствовать тот свет любви, который она, по моим прикидкам, должна бы излучать. Вы скажете, что это глуповато, в наше-то время, говорить о душе и еще о чем-то в этом роде. И вы будете совершенно правы в этом своем насмешливом замечании, но не смотря на это, я не хочу останавливаться. Зная в полной мере, что какое-то дело обречено на провал, нет смысла его не делать только по этой причине. В конце концов, всякое человеческое делание рано или поздно покрывается пеплом истории и все, что мы оставляем для будущего - это пыль, которую ветер разносит по вселенной. Лучше пусть будет пыль, чем ничто.
Будьте здоровы.
Будьте здоровы.