В том возрасте, когда человека начинают уже называть подростком, я познакомился с музыкой этого Александра. Первый мой опыт прослушивания я вспоминаю с теплом в сердце. Мы с моей матушкой и братом ехали в душной маршрутке, возвращаясь из города в деревню. Толстый потный кавказец, который вел маленький автобус, переключал своей волосатой рукой станции на радиоприемнике и выхватил из эфира фразу:
— Ключ поверни и полетели, — только и успел пропеть Александр, а потом ему на смену пришли другие голоса, на другой радиостанции, куда менее свежие и многообещающие. Тогда я еще не знал о том, какой ключ надо повернуть, но впечатление на меня эта строчка произвела довольно изрядное. Я начал смутно подозревать, что во взрослом мире есть какие-то ключи, которые можно отыскать, и так же можно найти замки, в которые можно вложить ключи, а потом даже еще и полететь. Я бы не сильно слукавил, если бы сказал что в этот самый момент, сидя в потной прокопченной человеческим нетерпеливым и ленивым ожиданием маршрутке, я и начал учиться настоящим вещам. И маршрутка эта стала моим первым настоящим университетом, куда более реальным, чем многие другие университеты признанные общественным сознательным. .
В колонках громыхало уже что-то совсем потустороннее, вроде Льва Лещенко, но я уже не слушал слова, а смотрел в краешек окна, который находился в поле моего плохого зрения, и представлял себе, что маршрутка это не маршрутка, а самолет и сейчас кавказец повернет ручку радиоприемника еще разок и мы наконец оторвемся от земли и полетим, куда-то высоко, над лесами и засохшими полями, опаленными летним зноем.
Я очнулся от того, что кто-то дергал меня и звал по имени.
- Ты чего уснул?
Я огляделся и понял, что маршрутка стоит, все люди уже вышли, а мама дергает меня за руку.
Мы никуда не летели, или летели, но давно приземлились. Я вылез из автобуса на воздух и мне показалось, что я все еще чувствую свободу полета. Ощущение конечно было ложным. При всем моем желании, я бы не смог ни на миллиметр оторваться от земли . Я посмотрел в небо и увидел там бледный след пролетевшего когда-то самолета. Мне было приятно воображать, что этот след оставил я.
До дома дорога была долгой, но идти мне в этот день нравилось больше, чем обычно. Брат шел рядом и напевал ту самую песню про ключ. Он откуда-то знал слова, не только про ключ, но и про рассвет, и про выхода нет, и про все остальное. Я попросил его прочитать мне все слова, что ему были известны и он нехотя пробубнил их, всем видом давая прочувствовать, что у него есть куча дел поважнее, чем чтение стихов для меня.
- Как называется эта группа? - спросил я, когда он закончил.
- Сплин, называется.
- Ты ее знаешь?
- Конечно я ее знаю.
Откуда-то он всегда все знал лучше меня. Я сказал, что группа отличная, и что нужно бы раздобыть запись. Он кивнул и дальше мы шли молча.